Христос отвечал на действительность тем, что плакал, улыбался, печалился, гневался, даже тосковал; он не с улыбкой шел навстречу страданиям и не
презирал смерти, а молился в саду Гефсиманском, чтобы его миновала чаша сия.
« — Наши солдаты
презирают смерть: у нас есть трава, растущая в болотах, и когда наш янычар (т. е. солдат) идет на войну, лишь бы только ее укусил, то не подумайте, чтобы один человек не напустил на двести ваших турок, т. е. ики Юс Адам (sic). Так и я такой же, меня не подумай удержать; я тебе служу год и два месяца, а ты, Магомет, должен, по повелению великого нашего пророка Магомета, через семь лет отпустить меня на свободу и дать мне награждение, и тогда я куда хочу, туда и пойду» (стр. 21–23).
Неточные совпадения
— Для меня, — продолжал он с блистающими глазами, — она должна жертвовать всем: презренными выгодами, расчетами, свергнуть с себя деспотическое иго матери, мужа, бежать, если нужно, на край света, сносить энергически все лишения, наконец,
презреть самую
смерть — вот любовь! а эта…
Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в страхе, чтоб он не ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя
презирает и решился погибнуть насильственною
смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде.
А
презираете вы страдания и ничему не удивляетесь по очень простой причине: суета сует, внешнее и внутреннее презрение к жизни, страданиям и
смерти, уразумение, истинное благо — все это философия, самая подходящая для российского лежебока.
Учение, проповедующее равнодушие к богатству, к удобствам жизни, презрение к страданиям и
смерти, совсем непонятно для громадного большинства, так как это большинство никогда не знало ни богатства, ни удобств в жизни; а
презирать страдания значило бы для него
презирать самую жизнь, так как все существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед
смертью.
Марья Дмит<ревна>. Ни слова обо мне? Он стыдится произносить мое имя! он
презирает меня! Презрение! как оно похоже на участие; как эти два чувства близки друг к другу! Как
смерть и жизнь!
Мир душе твоей, мой бедный друг! (Подходит к Войницеву.) Ради бога, выслушай! Не оправдаться я пришел… Не мне и не тебе судить меня… Я пришел просить не за себя, а за тебя… Братски прошу тебя… Ненавидь,
презирай меня, думай обо мне как хочешь, но не… убивай себя! Я не говорю про револьверы, а… вообще… Ты слаб здоровьем… Горе добьет тебя… Не буду я жить!.. Я себя убью, не ты себя убьешь! Хочешь моей
смерти? Хочешь, чтоб я перестал жить?
Вы
презираете жизнь за то, что ее смысл и цель скрыты именно от вас, и боитесь вы только своей собственной
смерти, настоящий же мыслитель страдает, что истина скрыта от всех, и боится за всех людей.
Я как скот, я
презираю себя, я не узнаю себя, и
смерть вовсе не так страшна.
И я
презираю ваши книги,
презираю все блага мира и мудрость. Всё ничтожно, бренно, призрачно и обманчиво, как мираж. Пусть вы горды, мудры и прекрасны, но
смерть сотрет вас с лица земли наравне с подпольными мышами, а потомство ваше, история, бессмертие ваших гениев замерзнут или сгорят вместе с земным шаром.
— Клянусь вам Богом, Марья Михайловна!.. Меня ведь до
смерти смешили разные критические статьи о моей особе. Чего-чего только не навязывали мне! И высокие гражданские чувства, и скорбь за меньшую братию, и дальновидные социальные соображения, просто курам на смех. Господа Доброзраковы и Синеоковы теперь меня
презирают. А ведь им бы нужно было сопричислить меня к лицу своих начетчиков.
Вместо того, чтобы возвратиться домой, Баранщиков пошел со смотра в Галату к знакомому греку Спиридону, у которого переоделся в бедный греческий костюм, и оставил Спиридону турецкую чалму, красные сапоги, кушак, кинжал и два пистолета. Очевидно, что этому греку он все тестевы вещи продал, а деньгам нашел употребление, «как свойственно русскому человеку», и затем, 29 июня 1765 года, он отправился в свое отечество, «
презирая все мучения, даже и самую
смерть, если случится, что пойман будет».